Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Посмотрела новую "Эмму" ВВС. Очень понравилось: близко к тексту и актёры красивые.
Сама Эмма всё-таки кошмарная дамочка. При просмотре я была просто без ума от Джейн Фэрфакс и от миссис Элтон! Про Найтли я вообще молчу, так как из всех трёх экранизаций - этот самый "настоящий".

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Меня иногда убивают вопросы пациентов во время анализов.
Садится возле меня дама чуть младше меня и предупреждает, что у неё не так много мест, где можно найти вену и показывает место прошлого укола. Я её колю и начинаю набирать пробирку, дама в полном офигении на меня смотрит и наконец-то спрашивает: "А где пакет?".
Тут приходить моя очередь офигевать: "Какой пакет?" (я пытаюсь понять каким образом и зачем мне набирать кровь в пакет).
"А когда берут донорскую кровь, то набирают в пакет" - отвечает она.
Я подумала, ну мало ли - может ей много лет анализы не брали. Проверила - ни фига! Два месяца назад делали анализ крови.

Убери руки от моей попы, мама!
чужие попы вообще трогать нельзя!


- Беня, а давай пойдём спать?
- А давай нет.


-Мама, дай лекарство
-Для чего?
-Капельки
-Какие?
-Болельные!



Облился кипятком. Прибегаю с работы в растрёпанных чувствах. Бенька лежит на диване и стонет. Рассказал про то что ему не следовало брать стакан с горячей водой, а потом добавил:
- Мама, там котлеты на кухне. Пойди поешь, a!?



_______________________


Когда я читала эти перлы, то смеялась и плакала. Смеялась, потому что было смешно, а плакала, потому что Натик мой на 1.5 года старше Бени, но перлов он выдавать не способен. Больше двух, максимум трёх слов, в предложении он сказать не может.

Автор - Мириам ГУРОВА.

Название - ДВА РАЗГОВОРА О СУДЬБАХ АРАБСКИХ СОСЕДЕЙ.
jennyferd.livejournal.com/1656436.html

Разговор первый:

Рамат-Авив, 2004 год.

В этой компании я оказалась совершенно случайно. Давняя институтская подруга Ира (здесь ее зовут Ирис) зазвала в гости на 40-летие. Я в ту пору, через пару лет после гибели мужа, вообще-то мало куда выбиралась из ишува. Машину я тогда еще не водила. И вдруг захотелось куда-то к морю, где меня никто не знает, прогуляться по набережной, хоть ненадолго отключиться от нелегких мыслей. Уж если и съездить в Тель-Авив, то в ноябре. Потому что летом я совершенно не выношу тамошней влажной и липкой банной атмосферы, по мне лучше сухая сауна Иерусалима. Словом, звонок давней подруги с приглашением поменять обстановку, погостить в Северном Тель-Авиве, пришелся кстати:

- Мы сто лет не виделись! – уговаривала Ирис. - Ты меня не узнаешь, я теперь худая как топ-модель, мы только что вернулись с моим новым мужем из Штатов. Мы преподавали там три года. Приезжай, развеешься, будет хорошая компания, все наши коллеги-ученые, поболтаем...

- Но ведь я не смогу у тебя есть - кашрут, знаешь ли...

- А мы – вегетарианцы, так что у нас все будет кошерное, – убедила Ирис.

Так я оказалась в ее уютной квартире в Рамат-Авиве. Из гигантского окна на двенадцатом этаже было видно море. Муж подруги – седой импозантный историк Хен оказался уроженцем страны, разговор шел на иврите, русскоязычных вообще не было – только Ирис и я. Сидя в уголоке, я жевала суши и потихоньку начинала понимать, куда меня занесло. Куда я попала. В компанию людей, всецело поддерживающих идеи Йоси Бейлина и «шалом ахшав». Поначалу было любопытно. Вот на тебе: сижу в окружении, можно сказать, идеологического противника и слушаю совершенно экзотические и невероятные для моих правонастроенных ушей речи.

Хен, хозяин дома, проникновенным баритоном убеждал:

- У нас была такая уютная, такая маленькая, самая замечательная страна! – Компания согласно кивала головами. – Помните? Все помогали всем, все знали всех. Зачем нам вообще было захватывать эти огромные территории с этим кошмарным количеством палестинцев?

Не выдержав, робко подаю голос из своего угла:

- Но ведь это была Шестидневная война. На нас, израильтян, тогда напали – мы защищались и победили.

Мои слова все пропустили мимо ушей. Этак интеллигентно и непринужденно сделали вид, что не заметили, как будто я публично и громко издала некий неприличный звук. Все довольно долго делились воспоминаниями детства, как было прекрасно жить в нашей маленькой чудесной Стране.

- Да, и зачем потом понастроили этих поселений несчастных? Куда теперь при новых будущих границах нам девать всех этих людей, кто там живет? – это спросила глазастая девушка, с коротко стриженным, почти под ноль, черепом и длинным мундштуком с папиросой. (Тогда, в 2004 году еще не знали, что предстоит «куда-то девать» десятки тысяч поселенцев из Гуш-Катифа, все еще было впереди…)
Хозяйка дома Ирис - бывшая актриса, в Стране защитившая докторат по исправлению дефектов речи, - зачем-то привлекла своим красивым голосом внимание к моей скромной персоне:

- А вот моя подруга, она там живет, в поселении N...

Тут стриженная девушка спросила меня с обескураживающей прямотой:

читать дальше- А зачем вы там живете?

- Мне там нравится. Соседи хорошие, столица рядом, - я как-то растерялась и брякнула первое, что пришло в голову.

А они вдруг все замолчали. Явно, им такой экземпляр хомо сампиенс женского полу для изучения тоже попадался не каждый день: надо же, с виду вроде похожа на человека. Живая поселенка! И разговаривает.

Вежливый Хен смягчил вопрос:

- Там же у вас очень опасно жить? Все эти теракты на дорогах…

- Но ведь и в тель-авивских кафе не раз бывали теракты, - сказала я уже совсем тупо, при этом ощущая с ужасом полное выпадение из своей головы всех умных аргументов.

Тут подал голос импозантный мужчина средних лет, в модных очках – явно профессор:

- Вот объясните нам, почему вы, поселенцы, никак не хотите понять, что у палестинцев нет иного способа защитить свою землю от оккупации!

- Кроме как взрывать автобусы и кафе в наших городах? – спросила его я. - Стрелять по штатским мирным людям? Взрывать детей в дискотеке?

Меня начала сотрясать внутренняя дрожь. В голове зазвучали строки из «Пиркей авот»: «… и в собрании с нечестивцами не сиди». Зачем я здесь вообще начала говорить? Ведь все равно этим людям ничего не докажешь.

Ирис прошептала что-то Профессору на ушко. Видно, про мои личные счеты с террористами, убившими мужа.

Профессор изобразил на интеллигентном ашкеназском лице сострадание и сказал извиняющимся тоном:

- Понимаете, я думаю, что вы, русские репатрианты правого толка, оказались обмануты. Вы попали. Вас просто охмурили люди из «Гуш-Эмуним» и «вязаные» раввины своей поселенческой идеологией. Потому что они боролись за вашу алию и ездили к вам в шлихуты, а мы – нет. Это наша вина. Вот если бы до репатриации вы знали бы о страданиях палестинцев на территориях, ваша природная совестливость не позволила бы вам, так сказать, влезать в их башмаки, отбирать у них исконные земли…

Я мысленно прикидывала время: успею ли добраться на такси до автобусной станции, а оттуда – успею ли на последний автобус в моё поселение. И уже понимая, что сейчас встану и уйду, решила напоследок задать вопрос, а то когда еще выпадет такая возможность:

- А вот лично вы - знакомы ли хоть с одним арабом – жителем территорий? Бывали ли вы у них в гостях? Работали ли с ними бок о бок? Да просто – хоть раз в жизни разговаривали ли хоть с одним арабом?

- У нас учатся в университете арабские студенты, - сказал Профессор.

- Они – граждане Израиля?

- Конечно.

- Тогда они – не в счет. И бедуины, и друзы тоже. Я спрашиваю о простых жителях арабских деревень Иудеи, Самарии и сектора Газа, которых вы называете «палестинцами».

Я подозревала, что левые «правозащитники» чаще всего не знакомы лично ни с одним арабом с территорий. Но в тот вечер 2004 года в Рамат-Авиве, за те двадцать минут, что я ожидала вызванного Ириской такси, картина для меня совершенно прояснилась: они и не стремятся к этому.

Потому что гораздо легче защищать идею, чем близко дружить с конкретным представителем «угнетенного» национального меньшинства. Такие, деятели, как Талья Фахима, ну очень близко знакомая с палестинскими борцами за свободу – исключение из правила. Большинство же левых интеллектуалов страшно далеки от защищаемого ими «палестинского народа».



Разговор второй:
Поселение N в Иудее, 2010 год.

Это тоже была застольная беседа, но только у меня на веранде. Собрались субботним днем, когда уже спадала жара и дул приятный ветерок, на третью трапезу – вино, фрукты, пироги и чай, - с нашими соседями из старожилов ишува. Разговор шел по-русски о том, как поселенцы дружили с арабами.

Вот что расскал наш сосед - быший отказник и сиделец Рами:

- В начале 80-х годов, как только были установлены первые караваны, около ишува появился седобородый старец в арабском одеянии, просто пришел к нам и представился:

«Меня зовут Абдалла, я живу в соседней деревне. Нет ли у вас работы для меня и моих сыновей? Я очень хочу вам помогать.» – И в знак дружбы он протянул мешок свежих оливок, только что собранных с его дерева.

- Вы дали ему работу? – спросила я.

- Ну да! Нас здесь тогда было очень мало, на все рук не хватало. Но ты не перебивай.

«Абдалла оказался и в самом деле приятным и мудрым человеком. – продолжал Рами свой рассказ. - Он хорошо говорил на иврите и был мастер на все руки. Что-то построить – сарай, гараж, починить какую-то мебель. Разбить фруктовый сад. Разрыхлить, удобрить. Подсказывал, что в этом грунте лучше растет. Какие деревья переносят климат пустыни, а какие – лучше не сажать, не приживутся. Бывало, сидишь вечерком на шмире, мы же охраняли ишув по очереди, так вот - сидишь на посту, скучаешь. А тут Абдалла приходит с кофейником, на костерке сварит ароматный такой кофе, кальян закурит – и разговор заведет. Расспросит, откуда ты родом, да кто родители, да как здоровье детей и жены. Про себя много интересного рассказывает.

Абдалла сам родом из Иордании, у него до сих пор иорданский паспорт. Он помнит те времена, когда приехал в эти края в поисках лучшей доли. Место было глухое, народу совсем не было. Да и самый ближний город – Бейт-Лехем - был в 1965 году не очень большой деревней. И только после Шестидневной войны Бейт-Лехем стал бурно расти и развиваться: при еврейской администрации увеличился поток туристов, в городе стало спокойно. И в первые годы еврейские покупатели на местном рынке составляли больше половины – все там было дешево. Арабы находили работу в новых еврейских поселениях и в городах зеленой черты. Так было до первой интифады, рассказывал Абдалла. Но в Бейт-Лехеме квартиры дорожали, а его семья – росла. Вот он и перебрался в деревню. По иорданскому праву строишь дом, распахиваешь участок, сажаешь на нем что-нибудь – и земля считается уже твоей собственностью.

- Ну неужто только из-за дороговизны жилья ты переехал в деревню? – спрашивали мы Абдаллу.

- Да нет. Торговал я, маленькая лавочка у меня была и при ней столярка. Но в 80-х годах начались у нас волнения, ну – интифада. Всех будоражили пришлые, не местные, бандиты и хулиганы. Изображали из себя борцов за независимость. Борцов с оккупацией. Требовали, чтобы мы ничего евреям не продавали. Подзуживали молодежь нападать на еврейские машины, забрасывать их камнями… Постоянно требовали забастовок.

- То есть?

- Ну, не выходить на работу. Не открывать лавки.

- А жить на что?

- Ну, какие-то подачки эти бандиты раздавали поначалу. А потом – просто угрозами всех в страх пытались вогнать… Вот мы с соседом и пошли к военному коменданту израильтян с прошением. От имени соседей-лавочников мы просили, чтобы ваша еврейская администрация потребовала открыть лавки! А то ведь с этими ихними забастовками и разориться недолго…

Ну, после этого вечером пришли гости. Отметелили меня так, что я потом полгода на спине лежать не мог – только на пузе. Короче – понял я, что лучше в деревню перебираться подальше. Жить и кормиться от земли. И переехал сюда, в пустыню, – так закончил свой грустный рассказ Абдалла.

- Шло время, - продложал Рами, - Наших прибавлялось – уже 15 семей с детьми жили постоянно. В эту пору Абдалла и попросил разрешение у военного командования переехать поближе. У него к тому времени уже было 3 жены и множество детей, и он собирался женить старших сыновей. Они построили неподалеку – как раз между арабской деревней и нашим поселением – четыре новых дома для своей семьи. Абдалла стал официальным мухтаром новой мини-деревни. При прокладке электричества и водопровода наши протянули ветку и для них. Абдалла тогда очень хотел получить израильское гражданство. Как и большинство жителей большой соседней деревни. Они аргументировали это тем, что ведь до Восточного Иерусалима – рукой подать, 10 километров по прямой, так вот бы нас и приписали к нему… Естественно, что военная администрация не могла решить этот вопрос. О чем мы Абдалле и его сыновьям и растолковали:

- Вот если бы израильское правительство решилось аннексировать эти территории – тогда бы вы тоже получили гражданство.

- Так аннексируйте! – вскричали с энтузиазмом наши арабские соседи.

Необыкновенный лунный пейзаж этих мест притягивал многих еврейских поселенцев, но разрешения на постройку постоянных домов все не было, а потому ишув не рос так быстро, как бы нам хотелось. Жить в караване – то еще удовольствие. В таком симпатичном с виду вагончике и места мало, и кухня прямо в крохотном салоне, и комнаты махонькие. Но главное – карван только с виду похож на домик. А так - стены тонкие, летом – жара, зимой – холодно. Приходится все время гонять мощный кондиционер, чтобы сносно в караване существовать. Ну и счета родная бело-голубая хеврат-хашмаль (электрическая компания) присылает такие, что жителям каменных домов не приснятся в кошмарном сне… Так что все поселенцы мечтают поскорее построиться и переехать в нормальный дом.

Наконец, аж уже в 1992 году разрешения были выданы, и началось у нас капитальное строительство. В ишуве дома продавались, как горячие пирожки. В первые же годы – 60 новых семей, а еще через 10 лет ишув насчитывал уже 200 жителей. Абдалла к тому времени очень постарел, сам уже не работал, но по-прежнему регулярно приходил навещать нас, старожилов. Его сын Али постоянно работал в ишуве – садовником и дворником. Когда нужно было что починить – обращались к тому же Али.

Однажды он спас одну семью от змеи: хозяйка оставила открытой дверь, чтобы проветрить, и увидела, как в дом вползает красивая и довольно большая кобра. Хозяйка сначала застыла, боясь пошевельнуться, но когда кобра проползла в середину салона - выбежала и позвала Али, работавшего в парке неподалеку. Он схватил огромную палку и лопату, в два счета разделался с коброй, отнес ее подальше и закопал.

На наши празднества тоже приглашали Абдаллу и его сыновей. Они устраивали поселенческим детишкам праздник в настоящем шатре: пекли питы на специальной штуке в костре, которая называется «табун», а взрослым варили кофе и помогали жарить мясо на мангалах.

Как-то раз сижу в мазкируте (офисе правления), - продолжал Рами. - Заходит старый Абдалла. Весь в слезах. А я в тот год был Председателем правления ишува. Абдалла попросил заменить Али на другого его сына, потому что Али очень болен:

- У него лейкемия. Наши врачи его спасти не могут. А у нас нет таких денег, чтобы оплатить ему лечение в еврейской больнице или заграницей.

- Сколько денег нужно? – спросил я. Он назвал сумму. В тот же вечер мы обсудили это на правлении и решили собрать для Али пожертвования по домам. Пусть каждый даст сколько может, в конце концов, это семья наших друзей, - так говорили все члены Правления.

Раввин поселения написал нам соответствующее письмо, и мы стали ходить по домам, собирая труму. Собрали две трети суммы, принесли старику Абдалле. Он плакал от счастья, сказал, что недостающие деньги тоже будут – расщедрилась дальняя и ближняя родня из Иордании и прислала.

Вскорости Али сделали операцию в Иерусалимской больнице Хадасса. Пересадка костного мозга прошла успешно, Али начал выздоравливать. Мы навещали его в больнице. Через год Али снова вышел на работу в поселении, но уже, учитывая его состояние после болезни, не дворником, а в качестве «иш ахзака» - то есть завхозом. С очень приличной зарплатой.

А еще через два года у нас начались теракты на дорогах, ну вы же помните…»

Да, закивали головами все гости, сидящие на моей веранде. И Рами замолчал, потому что говорить больше не было смысла…

Все наши и так хорошо знали финал этой истории о трогательной арабско-еврейской дружбе.

Мы все, конечно, помним то время. 2001-2002 годы. Помним, как с начала «интифады Аль-Акса» у нас участились камнеметания на дорогах и попытки обстрелять конкретных жителей нашего поселения. Была и стрельба прямой наводкой по некоторым домам. И объявлялась у нас тревога. И гасились фонари на улицах, и опускались трисы для затемнения, чтобы террористам было трудно целиться. И были у нас жертвы – от выстрелов хорошо обученных снайперов, засевших на горе над нашим шоссе. И мы потеряли наших родных и близких друзей.

И никому из нас не надо напоминать – потому что никто не забыл, - что еще одна новость сразила в тот год жителей ишува. Оказалось, что ШАБАК долго выслеживал, а потом схватил с поличным тайного агента нескольких террористических организаций. Тех самых организаций, которые объявили свою ответственность за теракты возле нашего поселения. Того агента, что сообщал им сведения о жителях, о их распорядке дня и перемещениях и т.д.

Этим агентом был ни кто иной, как Али, сын нашего друга Абдаллы. Али, которому жители ишува спасли жизнь.




Если честно, то финал второй истории мне (к сожалению) с самого начала был ясен. Я знаю несколько таких случаев.
Поэтому с работающим дворником арабом возле моей работы я здороваюсь в ответ на его приветствие, он приходит к нам в клинику кофе себе делать, но иллюзий я никаких не питаю. Так как знаю, что если партия пошлёт - взорвёт он нашу клинику и глазом не моргнёт.

ДУРАК

Жил-был дурак. Он молился всерьез
(Впрочем, как Вы и я)
Тряпкам, костям, пучку волос -
Все это просто бабой звалось,
Но дурак ее звал Королевой Роз
(Впрочем, как Вы и Я).

О, года, что ушли, и труды, что ушли,
И мечты, что вновь не придут -
Все съела она, не хотевшая знать
(А теперь-то мы знаем - не умевшая знать),
Ни черта не понявшая тут.

Что дурак растранжирил, всего и не счесть
(Впрочем, как Вы и Я) -
Будущность, веру, деньги и честь.
Но леди вдвое могла бы съесть,
А дурак - на то он дурак и есть
(Впрочем, как Вы и Я).

О, труды, что ушли, их плоды, что ушли,
И мечты, что вновь не придут,-
Все съела она, не хотевшая знать
(А теперь-то мы знаем - не умевшая знать),
Ни черта не понявшая тут.

Когда леди ему отставку дала
(Впрочем, как Вам и мне),
Видит Бог! Она сделала все, что могла!
Но дурак не приставил к виску ствола.
Он жив. Хотя жизнь ему не мила.
(Впрочем, как Вам и мне...)

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра